Художник Люблинский признался, что однажды чуть не подрался из-за творчества.
Петербургский художник Андрей Люблинский создает скульптурные объекты, которые оживляют пространства российских (и не только) городов. Геометричные человечки, анимированные фигуры — все это персонажи вселенной художника, преображающие привычные пейзажи. В этом году BoscoVesna в рамках коллаборации с Люблинским выпустила капсульную коллекцию — показ прошел 20 октября. «Газета.Ru» поговорила с художником о сотрудничестве с брендом, опасностях творческого пути и Петербурге.
— С чего началось ваше сотрудничество с BoscoVesna?
— Началось все с приглашения Игоря Казакова принять участие в коллективной выставке в галерее Red Line в ГУМе. Естественно, я согласился, но что-то пошло не так, коллективная выставка не состоялась, и мне было предложено выставиться соло.
Кроме всего остального, для выставки были изготовлены восемь металлических двухметровых скульптур, до вернисажа еще оставалось время, и их решили разместить в торговом центре BoscoVesna на Новом Арбате, прямо в дорогих бутиках. Неожиданно они оказались там очень уместны — вступили в какие-то визуальные рифмы с манекенами, с модными коллекциями — и вписались практически идеально.
— То есть первый опыт такого сотрудничества дал толчок к продолжению работы с компанией.
— Да, после выставки, которая завершилась в галерее Red Line, мне поступило предложение о продолжении сотрудничества, что в итоге вылилось в крупномасштабную коллаборацию с BoscoVesna — на год вперед мы наметили определенное количество мероприятий. В частности, речь шла о разработке капсульной коллекции, которая включает в себя футболки, толстовки и другие вещи. Мои персонажи появились на капюшонах и кармашках — кстати, покупатель сам может выбрать карман с принтом и получить цветные нитки, чтобы его пришить.
— В чем еще, кроме коллекции, выражается ваше сотрудничество?
— Коллекция — это только небольшая часть огромной коллаборации. Я поработал над фасадами и интерьерами крупного торгового центра BoscoVesna, оформлял модные показы — не один, конечно, вместе с командой. Композитор Полина Лимье из Петербурга написала музыку для выставки — для показа мы взяли ее композицию и немного ускорили в ритм дефиле. Полина приехала на показ 20 октября, и сыграла лайв за диджейским пультом. Кроме того, для мероприятия был придуман достаточно сложный интерактивный перформанс.
Каждый гость мог принять участие в опросе — подчеркнуть в анкете любимую геометрическую фигуру, выбрать цвет, паттерн, и на основе анкет дизайнеры в режиме реального времени создавали анимированные образы, которые затем выводились на экран. Ближе к завершению показа на нем было порядка 40-50 марширующих персонажей, а каждый человек, который эту анкету заполнил, получал сертификат на NFT этого анимированного мальчика. Все выглядело очень эффектно.
— Что, на ваш взгляд, дает модному бренду сотрудничество с художником?
— Некую легкость, актуальность, соответствие моменту.
— А вам — как художнику?
— Мне? Я очень люблю свою работу. Для меня это великолепный шанс для развития. Мне это очень нравится, я просто в восторге от всего. Для художника это очень хорошая возможность — заявить о себе новой целевой аудитории.
— Ваши работы — на стыке предметного дизайна и искусства…
— Не согласен. По образованию я дизайнер, но дизайном не занимаюсь уже много лет. И позиционирую себя как художника. Да, я зачастую использую дизайнерские инструменты, но то, чем занимаюсь, — это, безусловно, искусство. Я не делаю функциональные вещи.
— Почему вы не называете себя скульптором, если создаете масштабные уличные скульптуры?
— Я себя скульптором не называю, чтобы не расстраивать своих коллег, потому что они начинают нервничать. У меня нет художественного образования, но есть дизайнерское. Если бы учился на скульптора, я бы мог сказать: «Да, ребят, я скульптор». Просто скульптор, мне кажется, профессия чуть более узкая, моя специализация несколько шире. Но, да, я занимаюсь объемными объектами. И при этом пытаюсь шагнуть за пределы дисциплин.
— Какую эмоцию вы хотите вызвать у зрителя, устанавливая объект?
— У меня большое количество объектов в разных городах и даже странах, в разных локациях. Это может быть скульптура во дворе здания какой-нибудь корпорации, а могут быть — красные человечки в самом центре Перми. Аудитория всегда разная, задачи разные. Высказывания, смыслы, послания — тоже разные. Но, конечно, в основном в своих работах я все-таки пытаюсь нести какую-то иронию и яркость.
— Вы следите за тем, как публика реагирует на ваши объекты?
— Слежу, конечно. Вообще с трудом могу себе представить художника, который не следит за тем, как публика реагирует на его произведение. Я какое-то время маниакально гуглил про себя все новости. Публика реагирует разнообразно.
— Бывает, что критикуют?
— (Пауза.) Бывает, что даже угрожают.
— Что, обещают сжечь объект, если не уберете?
— Поджигали. Красных человечков в Перми.
— Суровый уральский город!
— Любимый мой город. Очень люблю Пермь. Практически чувствую себя там дома. Не был там пару лет, уже очень соскучился.
— Вы вступаете с открытую конфронтацию с теми, кто вас критикует? Например, в интернете.
— Могу рассказать историю. Красные человечки в Перми, которые были придуманы мною в соавторстве с Машей Заборовской 16 лет назад, — это был первый проект, который вызвал серьезный резонанс. Мы тогда назывались группой PProfessors, через два P. Публикой они были встречены неоднозначно. Большей части населения, конечно, было все равно, но некоторые — в основном студенческая молодежь — были в восторге.
В какой-то момент получилось так, что я садился за компьютер и с утра до вечера отвечал на гору всяких сообщений от местных жителей, где с утра писали: «Вы негодяй, вы все испортили, это безобразие», а вечером: «Большое спасибо, все классно, если бы не вы, я бы в Перми, наверное, не остался бы».
Мне оказалось тяжеловато это все принимать, потому что это был первый опыт нахождения в публичном поле, со всех сторон ощущалось давление. И как-то вечером в «Живом Журнале» какой-то чувак написал — мол, Андрей Люблинский украл у меня красных человечков, я это сам сделал, сам придумал, а он взял и все спер. Сначала я отвечал вежливо, что это мы придумали вместе с Машей Заборовской, человечки были выставлены там-то и там-то до Перми, у меня есть публикации и свидетельства.
На что чувак упрямо продолжал доказывать, что он их придумал, а я украл. Через полчаса терпение лопнуло, и я сказал: «Я завтра сяду на самолет, приеду и печень тебе вырву». Утром мне позвонили из пермской «Комсомольской правды» и сказали, что готовы организовать ринг с этим местным блогером. Потом мне позвонили из пермского Музея современного искусства и спросили, когда и где мне удобно будет боксировать. Потом мне позвонила мама и сказала, что у меня двое маленьких детей и что я идиот.
— Драки в итоге не было?
— Я чудом спасся, позже выяснилось, что это какой-то местный блогер, который весит больше 100 кг. Он оказался геологом и в решающий момент срочно уехал в экспедицию. Потом, к счастью, это забылось. После этого я стал в интернете себя вести гораздо аккуратнее. В жизни художника и трагического, и комического хватает. Если ты хороший художник.
— В Школе дизайна в Высшей школе экономики в Санкт-Петербурге вы работаете куратором направления «Коммуникационный дизайн». Что это такое?
— Коммуникационный дизайн отвечает за все виды коммуникации — это пиктограммы, сайты, приложения, айдентика, многостраничные издания. Правда, от преподавания я сейчас немного отошел. За пять лет работы сильно устал, преподавать — это очень тяжело, по крайней мере, для меня.
С нового учебного года мы с моим академическим руководителем придумали формат факультативов. Теперь я внутри ВУЗа занимаюсь коллаборациями Школы с разнообразными брендами и институциями. Сейчас в рамках сотрудничества с Bosco я сделал очередную коллаборацию — студенты оформляют новогодние елки для торгового центра BoscoVesna.
— По-вашему, сейчас в обществе вырос интерес к искусству?
— Мы живем в реальном времени, и искусство — не предмет первой необходимости. С одной стороны. Но, с другой стороны, я чувствую, что интерес к искусству за последние 10-15 лет внутри страны значительно вырос. Чем лучше экономическая ситуация, а она все-таки улучшилась, это очевидно, тем больше интереса к вещам не первой необходимости. К искусству интерес есть. И государство способствует этому. Не так, как хотелось бы, но гораздо больше, чем многие думают.
— Есть ли место, где бы вам хотелось установить объект?
— Мне уже звонили журналисты, спрашивали. Я тогда сказал: «Конечно, на Луне!» Не потому что мне нравится Луна, — мне вообще Петербург нравится, — а потому что это вызвало бы самый большой медийный резонанс.
— Ваши любимые места в Петербурге?
— У меня к моему городу болезненная привязанность, и с каждым годом она все больше. У меня все места любимые. Есть, конечно, менее приятные районы, но мне нравятся и советские новостройки моего детства, и центр. Самое большое удовольствие я получаю от посещения пригородов. По той простой причине, что пригороды не так быстро развиваются, как Петербург, и там еще остался дух прежнего времени.
Там меньше новодела, больше уходящей натуры. Из детства. Вообще — я очень люблю путешествовать, по России в том числе, в последние годы с большим интересом по России поездил. А до этого по европейским — и не только — странам. И когда я попутешествовал внутри и вне своей страны, убедился в том, что Петербург — один из самых красивых городов в мире. И самый красивый в России.
— Есть ли города, где вам не понравилось?
— Да, мне в некоторых местах некомфортно. Сначала я не мог понять — почему. Но все эти города оказались старше Петербурга, в них я себя чувствую, как в антикварной лавке, просто физически ощущаю запах нафталина. И когда я приезжаю в какой-нибудь приморский город на Адриатике, где есть крепость, меня это все не впечатляет, эти крепости для меня — все одинаковые. Все, что старше 300 лет, мне не сильно интересно.
— А где за границей вам нравится?
— Я очень люблю Хельсинки. И я понял, почему. Потому что центр Хельсинки похож на Петербург. И климат там — почти такой же. И это с учетом того, что там шикарнейшая современная архитектура, очень много дизайна, ну и вообще — город мне соразмерен и приятен. Сейчас я очень скучаю по Финляндии — в первую очередь по Хельсинки. Отличные музеи, отличные галереи, отличные магазины, отличная музыка. Все отличное — пожалуй, кроме еды. Готовить там не умеют.
— Вы сказали, что в последнее время много ездили по России. Появились любимые места? Кроме Перми.
— В советское время с родителями мы часто ездили по разным городам. И я хорошо запомнил: в плане сервиса все было дискомфортно, убого, порой — просто безобразно. А сейчас меня поразило, что куда ни приедешь — при наличии хоть каких-то средств можно очень неплохо провести время и отдохнуть. Сейчас постепенно все приводится в порядок — и это очень чувствуется. Начиная с дорог и заканчивая отелями, ресторанами, музеями, городской инфраструктурой. Понятно, что проблем очень много, понятно, что безобразия были, есть и будут. Но все сильно изменилось за последние годы, это факт.
— И вернемся напоследок к искусству. Как, по-вашему, дорогой художник — это хороший художник?
— Не всегда, но вопрос в том, что же такое хороший художник? Сейчас очень много вопросов к оценочным категориям. Для кого хороший? Может быть, он хороший художник для своей мамы! А может быть, он хороший художник для инвестиций.
Тут миллион вопросов. Но если отвечать с пролетарской прямотой, в этом есть, безусловно, конфликт. Много кому не нравится, что некоторые посредственные художники иной раз ведут весьма небедный образ жизни. Но такое случается, ничего страшного в этом нет. И каждый художник, наверное, все-таки сам для себя должен ответить на вопрос — чего он хочет? Славы, денег или места в вечности? Или и то, и другое. И третье, и компот.
